Случай в Момчилово [Контрразведка] - Андрей Гуляшки

— Все же я очень доволен нашим разговором. Позвольте с вами проститься.

Майор подал ему руку.

— Без труда ничего не добьешься, — вздохнул он.

— Да, труд — мать всех благ земных! — засмеялся, прощаясь, Аввакум.

В коридоре его ждал старшина Георгий.

Проходя мимо двери склада, Аввакум уронил цепочку, которую вертел на пальце; он нагнулся, чтоб поднять ее. Выпрямляясь, взглянул на замок и присвистнул от удовольствия. Замок был массивным, как кремневое ружье.

В бодром настроении Аввакум пересек Илязов двор. У него в блокноте были записаны координаты того места, где принимала распоряжения и вела передачу неизвестная радиостанция неизвестного X. Еще находясь в Смоляне, он попробовал найти это место на топографической карте и нашел; оно оказалось в гористой местности юго-восточнее Карабаира, примерно в двух километрах от границы. Он сразу же связался с соответствующим пограничным отрядом. Ему сообщили, что район юго-восточнее Карабаира находится под усиленной охраной и никто другой, кроме геологов момчиловской группы, по тем местам не проходил.

Тогда он запросил у пограничников более точные данные: проходили ли геологи в том секторе, где был засечен радиопередатчик? Погранот-ряд ответил, что геологи бывали в районе юго-восточнее Карабаира, но появлялись ли они в засеченном пеленгаторами месте, неизвестно.

Аввакум составил себе следующее разведывательное уравнение:

Решение:

Ключ: установить, обозначены ли в разработках военно-геологической группы координаты пункта Y или другие сходные координаты.

Он потому и пошел к начальнику военно-геологического пункта. Однако выудить у него то, что ему требовалось, не смог. Правда, разговор с ним оказался не бесплодным: Аввакум узнал, что столь интересующий его маршрут, по которому геологи двигались из района Z, отражен в их разработках, а они хранятся за массивной дверью складского помещения.

Замок на двери внушительных размеров, но открыть его проще простого. Проникнуть же незаметно на склад было детской забавой.

Теперь в руках Аввакума были уже две улики против неизвестного преступника: координаты радиопередачи десятого августа и два синих полоска.

Расчеты, сделанные им в Смоляне, показывали, что вторая радиопередача, состоявшая из таинственных звуков, велась, видимо, из урочища Змеица или вблизи него. Какой смысл допытываться, кто в тех местах бывал? Это неизбежно привлекло бы к себе внимание. К тому же мимо Змеицы проходит дорога на Луки, а по этой дороге днем и ночью снуют повозки и пешеходы.

Другое дело координаты радиопередачи десятого августа и два синих полоска — они заслуживали самого пристального внимания. Теперь надлежало установить, куда ведут эти следы. И настоящие они или ложные. Потому что в разведывательной работе всегда бывают и те и другие.

То, что произошло вчера вечером, несколько осложняло обстановку. Делало ее более неясной и запутанной. Какую роль играл в этой темной истории подмененный камень?

Выйдя с Илязова двора, Аввакум спросил у девочки, которая пасла двух гусынь, где живет ветеринарный врач. Девочка, глядя на него с боязливым любопытством, молча указала на Нижнюю слободу — там находился дом бай Спиридона.

20

Я опять беру слово, правда, ненадолго, потому что я ни за что на свете не хочу подчеркивать свою роль в этой истории. Голошеий вампир разбудил меня очень рано — он, проклятый, страдал от бессонницы, а мне так хотелось спать: с вечера я допоздна читал интересный роман. Вообще-то меня романы не привлекают, я человек прикладной науки; романы я читаю только по вечерам, лежа в постели, Словом, в нерабочее время.

Мне ужасно хотелось спать, но я все же встал, оделся наспех и отправился на ферму. Доярка как раз доставала ведро из-под вымени Рашки. Завидев меня, доярка смутилась — я как-никак ветеринарный врач и в вопросах гигиены крайне строг.

Уходя с фермы, я заметил непорядок, или, скорее, небрежность, в своем туалете. Хотя доярки передо мной уже не было (она осталась возле Рашки, смущенная моим слишком ранним приходом), я, кажется, сильно покраснел.

Вернувшись домой, я взялся составлять недельный отчет. Работа не очень спорилась, потому что я часто вспоминал о романе и прочих делах. К тому же дул сильный ветер, и по небу, как ладьи, плыли тучи, а это способно отвлечь, внимание самого сосредоточенного человека.

В таком состоянии меня и застал Аввакум.

Он казался веселым, жизнерадостным, у него было хорошее настроение. Похоже было, что он прекрасно выспался, притом спал сном беззаботного младенца. Я втайне ему завидовал, хотя и сознавал, что у меня перед ним есть ряд преимуществ.

Я смутился, совсем как та доярка, — видимо, меня рассердило то, что его приход прервал мою работу над отчетом.

Он же дружески похлопал меня по плечу и, хотя на столе у него перед глазами лежал отчет, довольно бестактно спросил:

— Что, стихи сочиняешь, поэт?

— Нет, составляю отчет, — возразил я и указал рукой на бумагу.

— А как составляешь — в рифму или белым стихом? Оставалось только пожать плечами. Мне было не до шуток.

Он уселся напротив меня, достал сигарету и с крайне беззаботным видом закурил. Вообще он держался так, как будто мы были с ним приятели с незапамятных времен. Может, мне следовало рассердиться, сказать, что я не собираюсь попусту тратить время, что, если ему нужен какой совет, пусть пожалует в амбулаторию: я принимаю там ежедневно с десяти до двенадцати. Но, как я ни старался, мне так и не удалось ожесточить против него свое сердце — вопреки всем моим понятиям о дисциплине и порядке мне было приятно, ужасно приятно, что он пришел. Чувство, что вот здесь со мной сидит сильный человек, снова овладело мной.

Но вот с чего он начал разговор, этот сильный человек.

— Послушай, доктор, — сказал он, — ты, конечно, знаешь Балабаницу?

Я даже рот открыл от изумления.

— Это очень славная женщина, — продолжал Аввакум.

— Да, — опомнился я и язвительно спросил: — Только когда же ты успел в этом убедиться?

— В том-то и дело, — засмеялся Аввакум, — что я еще ни в чем не убедился.

— Погоди-ка, — сказал я и обрадовался, что у меня появилась вдруг возможность припереть его к стенке. — Как же в таком случае ты пришел к заключению, что она славная женщина?

— Это только предположение, — пошел на попятную Аввакум. Я был удовлетворен его ответом и замолчал.

Аввакум пустил колечко дыма и вонзил в меня пристальный взгляд.

— Я надеюсь, что ты мне расскажешь кое-что об этой женщине, — сказал он Передашь свои личные впечатления или то, что ты слышал от людей Меня это очень интересует.

Я пожал плечами.

— Сожалею, — сказал я, — но никакого интереса к этой особе я не испытываю. Мне известны лишь некоторые очевидные вещи, то, что ни для кого не тайна. Эта красотка хотя и не первой молодости — отличный работник, у нее есть все данные стать лучшим мастером момчиловской сыроварни. Лично я восхищался, и притом не раз, образцовой чистотой, которую она постоянно поддерживает на своем рабочем месте. Халат у нее всегда ослепительной белизны, ногти на руках коротко подстрижены, волосы спрятаны под безукоризненно чистой косынкой.

— Любовники у нее есть? — спросил Аввакум.

Я посмотрел себе под ноги и замолчал. По этой части у меня не было сведений.

— А не случалось ли, что кто-нибудь перепрыгивал к ней ночью через забор?

Вопрос был слишком грубый, и я имел полное право обидеться, потому что был ветеринарным врачом, и не каким-то там соглядатаем, высматривающим, что делается в чужих дворах. Я снова посмотрел себе под ноги и промолчал.

— Хочешь, чтоб мы стали хорошими друзьями? — спросил совершенно неожиданно Аввакум.

— О, — только и произнес я и сел на кровать — было как-то неучтиво торчать перед ним. Его вопрос ошарашил меня.

— Я очень нуждаюсь в твоей дружбе. — продолжал с улыбкой Аввакум. — В дружбе с таким человеком, который бы мне верил и не думал бы обо мне худо.

— Что ж, ладно, — сказал я и почувствовал, как у меня горят щеки. — Мне кажется, ты человек неплохой.

Тогда у меня не было особых оснований верить в его добродетели, и я изрек эти несколько слов просто так, непроизвольно.

Он протянул мне руку, и мы улыбнулись друг другу.

Так началась наша дружба.

Затем Аввакум попросил меня разузнать о некоторых интимных сторонах житья-бытья нашей Балабаницы.

— Я научный сотрудник, — сказал Аввакум, — и ни в коем случае не хотел бы нанести ущерб престижу института, который я представляю. Если Балабаница поддерживает какие-нибудь сомнительные связи любовного характера, то мне, разумеется, не место в ее доме. Заинтересованная личность начнет смотреть на меня косо, и, чего доброго, поползут сплетни — на что только не способна ревность! Все это, естественно, не в моих интересах.

После такого вступления, которое меня до крайности удивило своим пуританизмом, Аввакум поторопился уточнить: